8
Под вечер мы ходили на набережную
Межиссери смотреть рыбок -- дело было
в
марте, месяце леопарда, неверном, коварном месяце, и уже пригревало желтое
солнце,
в котором с каждым днем все больше
проглядывал красноватый оттенок.
На
тротуаре у парапета, не обращая внимания на букинистов, которые ничего не
собирались давать
нам без денег, мы ждали момента, когда
увидим аквариумы
(мы прогуливались не спеша, ждали момента, когда все аквариумы загорятся
в
солнечных лучах)
и сотни розовых и
черных рыб повиснут
будто птицы,
застывшие
в спрессованном шаре воздуха. Нелепая
радость подхватывала нас, и
ты,
напевая что-то, тащила меня через улицу в этот мир парящих рыб.
Огромные бокалы аквариумов выносят на улицу, и вот в толпе
туристов,
алчущих ребятишек
и сеньор, коллекционирующих экзотические виды (550 fr.
piece19),
сверкают кубы аквариумов, солнце
сплавляет воедино воду и воздух,
а розовые
и черные птицы заводят
нежный танец в
крошечном воздушном
пространстве
-- медленные, стылые птицы. Мы разглядывали
их и, забавляясь,
приближали глаза к
самому стеклу, прижимались
к нему
носами, приводя в
ярость старых торговок, вооруженных сачками для
ловли водяных бабочек, и с
каждым
разом все меньше понимали, что такое рыба, по этому пути непонимания
мы
подходили все ближе к ним, которые и сами себя не понимают; мы обходили
аквариумы и
оказывались совсем рядом с ними,
так же близко, как
наша
приятельница,
торговка из второй от моста Неф
палатки, которая, помнишь,
сказала тебе: "Холодная вода убивает их,
холодная вода -- дело грустное..."
Мне вспомнилась
горничная из гостиницы,
которая учила меня ухаживать за
папоротником:
"Не поливайте его сверху, поставьте горшок в блюдце с водой, и
если он захочет
пить -- попьет, а
не захочет -- не
попьет..." И еще
вспоминалась совершенно
непостижимая вещь, где-то вычитанная, что рыба,
оказавшись
в аквариуме одна, начинает тосковать,
но стоит поместить в
аквариум
зеркало, и она успокаивается...
Мы входили в лавочки, где продавали рыб
самых капризных и прихотливых,
там
были специальные аквариумы с термометрами и красными червячками. То и
дело
удивляясь вслух, к вящей ярости торговок, твердо
уверенных, что уж
мы-то ничего не купим по 550 франков за штуку,
мы раскрывали для себя
загадку
их поведения и Любовей,
разнообразие их форм. Дни были
пропитаны
влагой,
мягкие, словно жидкий шоколад или апельсиновый мусс, и мы, купаясь в
них, пьянели от
метафор и аналогий, которые
призывали на помощь, желая
проникнуть
в тайну. Одна рыба была точь-в-точь Джотто, помнишь, а две другие
резвились, как собаки из яшмы, и еще одна --
ни дать ни взять тень от
фиолетовой
тучи... Мы открывали жизнь, обитающую в формах, лишенных третьего
измерения,
наблюдая, как они, эти формы, исчезали или превращались в едва
различимую розовую
полоску, неподвижно застывшую
в воде, стоило
им
повернуться к
нам. Движение плавника -- и
чудовище снова тут, вот они --
глаза,
усы, плавники, а из брюшка время от
времени вылезает и плывет следом
прозрачная
ленточка испражнений, все никак не оторвется, пустяковина, но она
разом
вырывает это совершенное существо из
мира чистых образов и ставит в
один ряд
с нами, связывает его, к месту сказать, с одним из величайших слов,
которые
в те дни не сходило у нас с языка.